— С этим ясно, крути дальше.
— А дальше, шеф, ничего нет.
— Совсем-совсем? — удивился я.
— Совсем… — начала было Лера, но перебила сама себя. — А-а, нет, шеф, вру. Тут на одном форуме вот ещё что промелькнуло. В середине июля у одного навороченного коллекционера украли редкий нож. Он сам в командировке был, а в это время…
— Как фамилия коллекционера?
— Сейчас… Э-э-э… А фамилия его, шеф, Нигматулин.
— Эдуард Николаевич?
— Сейчас… Ага, шеф, Эдуард Нигматулин. Знаете такого?
— Встречался, — сказал я. — Слышала выражение: весь Город спит под одним одеялом?
Лера усмехнулась:
— Слышала, шеф.
— То-то же. А что за нож украли?
— Я толком не поняла. Бронзовый. Древний. Тут народ больше спорил о том, где должны храниться столь ценные предметы: в частных коллекциях или в музеях. О самом ноже — мало. Хотя ссылка на фотографию имеется. Выслать, шеф?
— Выслать, Лера. Обязательно выслать.
— Тогда ловите.
Я услышал, как её пальцы забегали по клавиатуре. Очень скоро щёлканье прекратилось, и Лера объявила:
— Всё, шеф, отправила.
— Пошёл врубать компьютер.
— Шеф, я молодец?
— Молодец.
— А как насчёт премии?
— А может благодарность в личное дело?
— Благодарность — это хорошо, но премия — лучше.
— Лучшая рыба — это колбаса?
— Да, шеф, да.
— Я подумаю, — пообещал я.
— Ага, шеф, подумайте, обязательно подумайте, — сказала на прощание моя исполнительная помощница и отключилась.
Пока я заводил компьютер, письмо уже пришло. На присланном снимке я увидел скифский ритуальный нож. Его щербатое лезвие напоминало индейский томагавк, рукоятка — петлю, перекладина — опрокинутую восьмёрку. Все формы были просты и совершенны: ничего лишнего, вылито целиком, сделано на века.
Я легко мог представить, как этим орудием во времена оны резали жертвенных баранов. И не только баранов, а ещё и пленённых чужеземцев. А по великим праздникам — своих сородичей, возведённых в ранг избранных. Своих, разумеется, — не для того, чтобы чужие боялись, а всё для того же — чтобы цари небесные были благосклоннее.
«Много-много на этом ноже кровушки», — вырубая компьютер, подумал я и потянулся пятернёй к затылку. Хотел почесать, но едва коснулся, вскрикнул от боли — шишка вздулась и горела огнём. Морщась от боли, я потянулся к телефону. Стал набирать номер Архипыча, но вспомнил, что ему сейчас не до меня, поскольку ловит нежить, призванную в Пределы каким-то ушлым некромантом. Скинул набор и вызвал из записной книжки номер Альбины.
— Слушаю тебя, дракон, — ответила ведьма. — Что, опять секретаршу потерял?
— Секретарш не держу, — напомнил я.
— Ну помощницу. Какая разница?
— Принципиальная.
— Дурак ты, дракон.
— Спорить не буду, со стороны видней. А что там у тебя гудит?
— Чайник. Зубы не заговаривай, говори, чего звонишь? Или опять будешь врать, что соскучился?
— Это само собой.
— Да иди ты знаешь куда.
Уточнять направление я не стал, поспешил сообщить:
— Вообще-то, проконсультироваться хотел.
— Нашёл справочную.
— Слушай задачу, — не обращая внимания на её фырканье, начал я. — Исходные данные следующие: мистер Ху обзавёлся ритуальным ножом и ритуальной же чашей, а помимо того — церковным крестом. Вопрос: для чего он всем этим обзавёлся?
— Крест испачкан в крови?
— Да.
— А ты сам как думаешь?
— Думаю, что проведения чёрной мессы, — ответил я.
Ведьма похвалила:
— Правильно думаешь.
— А что ещё нужно для её качественного проведения?
— Грамотно выбранное место Силы, толковое заклинание, ну и человек, которого в жертву… Подожди, а ты об этом из теоретического интереса или…
— Или.
— Неужели кто-то из местных уже собрал все артефакты для мессы?
— Полагаю, что да.
И тут ведьма разразилась такими отборными ругательствами, что моё ухо покраснело от стыда.
— Ты чего это, Альбина, так вскипела? — стал пытать я, когда она умолкла.
Она не ответила, она приказала:
— Егор, хватай ноги в руки и немедленно лети ко мне.
В её голосе слышались панические нотки.
— Что, всё так плохо? — спросил я.
— Плохо, Егор, — простонала Альбина. — Ох, как плохо. Ты даже не представляешь, насколько всё плохо. Но это не телефонный разговор. Лети. Я жду.
Перед тем, как выйти, я ещё раз окинул взглядом кабинет — что же всё-таки подкинули? И вновь ничего чужого не увидел. Решил, что найду потом. Хотя и понимал, что это «потом» может и не наступить.
Уже стоял перед Альбининой дверью, когда услышал, что кто-то, стоящий пролётом выше, тихо сказал:
— Жить не хочется.
Я не поленился, поднялся глянуть, кого это так мощно скрутило.
У окна, понуро опустив белобрысую голову, стоял и хныкал мальчишка лет девяти. Не слыша, что я подхожу (впрочем, может, ему это было всё равно), он повторил:
— Жить не хочется.
Фразу мальчишка перебил плаксивым шмыганьем, и получилось так, будто он сам у себя спросил, стоит ли ему жить, и сам же себе ответил, что, дескать, нет, не хочется.
— Пацан, слышишь, пацан, — сказал я, тронув его за плечо. — А ну-ка послушай меня, пацан.
Малец поднял на меня наполненные недетской печалью глаза:
— Чего, дядь?
— Пацан, ты того… этого… Как бы тебе… В общем, пацан, ты это брось. Жизнь даётся только раз, и прожить её надо. Понимаешь? Надо и точка.
— Не факт, — ответил мальчик, размазав слезу по щеке.