Быть драконом - Страница 113

113

Пока он щёлкал замками, я успел снять пистолет с предохранителя и отойти к зашторенному окну.

Когда его я увидел, вначале не понял, отчего у него такое прозвище — Демон. В его внешности не было ничего демонического. Среднего роста тридцатилетний мужчина с ранней плешью и невыразительными чертами лица. Лицо, пожалуй, даже какое-то простоватое, не породистое ничуть. Из толпы такое не выделишь, а второй раз встретишь, не узнаешь.

В одежде я тоже никаких претензий на исключительность не заметил: потёртые джинсы, серая майка и болотного цвета ветровка.

Человек как человек, ничего особенного.

— Ты кто? — спокойно, ничем не выдав своего удивления, спросил он.

— Тот, кто тебя остановит, — ответил я, поднимая пистолет.

После секундного замешательства он меня поправил:

— Ты труп.

Произнёс так, что стало понятно — дай волю, убьёт.

Иные буйные носятся с воплями «Поубиваю всех, порешу», и эти вопли истошные только смех вызывают и ничего кроме. А этот вроде тихо сказал, но у меня сразу мурашки по коже пошли. Голос его никак не сочетался с ординарной внешностью, был убедительным и властным. Ладно голос — в глазах, до этого тусклых, будто молния сверкнула. Парень был не так прост. Совсем не прост.

«Нет, не зря у него у него такое прозвище, — рассудил я. — Ох, не зря. Псих в натуре. Маньяк. Такой на самом деле может проникнуться, войти в транс и отбарабанить заклинание на „ять“. А уж про то, что потом вытворит, и подумать страшно».

Чтобы скрыть свою озабоченность, я скептически улыбнулся:

— Убьёшь, говоришь? Ну-ну. — Затем стёр с лица ухмылку и спросил вполне серьёзно: — Что, Женя-мальчик, понравилось убивать? Во вкус вошёл?

За ним не заржавело.

— Не твое собачье дело, — отмерил он мне.

Вот так вот грубо.

Впрочем, его раздражение можно было понять. Заявилось какое-то чудо незваное, пушкой размахивает, странное говорит. Будешь тут раздражаться. Но только мне его недовольство было до одного места.

— Слушай ты, несуразное дитя перестройки, а чего ты всех так ненавидишь? — спросил я. — Ты же человек. Тебе дано любить. Почему вместо того, чтобы любить, убиваешь?

Помолчав, он произнёс:

— Слабаки и неудачники должны уйти, — Даже скорее не произнёс — изрёк. И добавил в том же высокомерно-назидательном тоне: — Вот первая заповедь любви.

Я хлопнул себя свободной рукой по лбу.

— А-а, ну да, ну да. Как же это я мог забыть. Ведь Gott ist tot. Бог умер. Теперь ты, Женя-мальчик, будешь у нас вместо Бога. Теперь ты будешь подталкивать падающих, раздавать испытания и снисходительно взирать на простёртые к тебе руки. Нравится взирать на простёртые руки? Тащишься от этого? А, Женя-мальчик?

— Да пошёл ты! — вызверился он. Задело, видать, за живое.

А я, продолжая гнуть своё, запричитал по-стариковски:

— О-хо-хо-хо хо-хо. Ещё один зверь, желающий проредить больное стадо, нарисовался. Сколько таких зверюг-сверхчеловеков было на моей памяти, сколько ещё будет, не счесть.

— Я первый и последний, — заносчиво и на полном серьёзе заявил он.

«Совсем-совсем больной», — подумал я, а вслух сказал:

— Ага, первый и последний, исключительный. — Потом поправил стволом очки и спросил: — А хочешь, я тебе одну умную вещь скажу?

Он ответил лаконично и зло:

— Обойдусь.

— Всё равно скажу. И вот что скажу: пришёл в этот мир человеком, ну так и будь человеком. И вот что ещё скажу: усилия надо прилагать не для того чтобы стать сверхчеловеком, а для того чтобы быть человеком. Понимаешь? Повторяю ещё раз для тех, кто в танке: усилия надо прилагать, чтобы оставаться человеком. Хотя бы.

Не знаю, Женя-мальчик, трудно или не трудно быть богом, но знаю точно — человеком быть трудно. Постоянный напряг, ежесекундный выбор, вечно больное тело — всё это, надо признать, выдерживать непросто. Прямо скажем — тяжко. Нужно мужество, чтобы сохранить в себе человека. И ещё усердие. Не будешь стараться — всё, пошёл в откат: обратился в недочеловека, в зверушку, каковых и так кругом — не протолкнуться.

После этих слов я сделал паузу и задал себе справедливый вопрос: «Какого беса я его лечу?» Разумного ответа не нашёл. Решил: «Значит так надо». Переложил пистолет из правой руки в левую и продолжил:

— Такая вот фигня, Женя-мальчик: сверхчеловеком человеку стать не дано, не было таких никогда, нет и не будет, а недочеловеком — запросто. На один миг дал слабину, и готово. Но это ещё ладно. Каждый второй человечек до звания «человек» не дотягивает. Другое страшно. Страшно, когда свою слабость, своё неумение сохранить себя, человек обращает в пагубную страсть возвышения над себе подобными. Это вот действительно страшно. Кстати, Женя-мальчик, твой случай.

Молча выслушав мою тираду, Антонов-Демон снисходительно ухмыльнулся. Дескать, мели-мели Емеля, пока твоя неделя, но только фуршет в итоге всё равно будет на мой улице.

— Думаешь, погубив одного-другого-третьего, станешь сверхчеловеком? — не обращая внимания на его глупую реакцию, спросил я. И резко ударил пистолетом по сгибу правой руки. — А вот тебе, Женя-мальчик. Безжалостным человекоподобным роботом ты станешь, а не сверхчеловеком.

Он не сдержался и выкрикнул:

— Посмотрим!

— Лечиться тебе нужно, Женя-мальчик, — констатировал я. — Найти хорошего психиатра и лечится.

Эти слова его явно обидели, кривая улыбка вмиг сползла с лица, а правая щека несколько раз дёрнулась в нервном тике.

— Вот тут ты не прав, козёл, — глуховато сказал он. — Ох, как же ты не прав.

113