Быть драконом - Страница 34

— А что баксы? — спросил я, подумав, что она наверняка покопалась и в другой укладке.

Я угадал.

— Такая же ерунда, — ответила ведьма. — Ребята друг друга стоили.

— Не тебе решать, кто сколько стоит.

— А кому? Тебе?

Я ничего не ответил. Пустое. Но ведьма и не ждала от меня ответа. Она уже прохаживалась по комнате, старательно обходя лужи. К чему-то принюхалась, к чему-то прислушалась, что-то пощупала, а потом сообщила со знанием дела:

— Можем уйти, пока кровь не свернулась.

И сразу взялась за работу: быстро сдвинула стол в сторону, сорвала с окна занавеску, свернула её в куль и, промокая в крови, которой было вдоволь, начертила посреди комнаты огромную звезду. Заключая звезду в обязательный круг (как водится у ведьм, рисуя его против часовой стрелки) прикрикнула:

— Чего столбом стоишь, дракон? Собери амулеты!

— Какие амулеты? — поначалу не сообразил я, но ведьма так посмотрела, что до меня сразу дошло: — А-а, ты про кресты.

Только двое оказались православными. У девушки на цепочке висела иудейская звезда, а на здоровяке вообще ничего не было. Видать, были по жизни стихийным даосом.

— Звезду Давида брать? — уточнил я у ведьмы.

— Бабушка учила водку не мешать с портвейном, — быстро ответила Альбина. Сбогохульничала, конечно. Но что с неё взять? Ведьма же.

Закончив с кругом, она посетовала:

— Плохо, что свечей нет. — Потом махнула рукой, дескать, ладно, и так сойдет, затянула меня в центр пентаграммы. Прижалась ко мне и велела: — Начинай.

Оглядев кабинет, я подумал: «Менты наверняка решат, что произошло ритуальное убийство».

— Ну, давай же! — поторопила Альбина.

Я кивнул, взял её правую руку в свою левую, щёлкнул зажигалкой, украшенной цитатами из «Dragon rouge» Великого Гримуара, и зашептал то, что, как мне казалось, поможет войти нам в транс:

Баба Нах и дед Пихто.
Трепыханье фитиля.
Ты — никто, и я — никто.
Дыма мертвая петля.
Ты — ничто, и я — ничто.
Сумма лиц и сумма дат.
Здесь «уже», а там «ещё».
Здесь ты «под», а там я «над».

«А-а-ад!», — гулко ответило непонятно откуда взявшееся эхо, ведьма схватила меня свободной рукой за плечо, впилась когтями в кожу, закрыла глаза и с неведомою мне доселе неистовостью трижды прокричала:

— Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae! Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae! Hic locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae!

От её криков под потолком замерцала, ярко вспыхнула, а потом взорвалась лампочка. Но темнее в комнате стало ненамного: дрожащий огонёк зажигалки, а также тусклый свет фонаря, льющийся из разбитого окна, не дали ей погрузиться в темноту. А когда пришло время (точнее сказать — когда оно перестало существовать), комнату и вовсе залило светом — отдавая Силу, закипела пролитая кровь, завибрировал составленный нами Контур, и Запредельное стало затягивать нас. Можно сказать, что затягивать. А можно сказать, что оно на нас обрушивалось. Впрочем, разницы никакой.

Тени теней — это последнее, что я увидел. Насильно лишенные материальной субстанции души метались по комнате, пытаясь вырваться на волю, но не имея до поры до времени такой возможности.

«Юные авиаторы», — успел подумать я, прежде чем океан света поглотил нас окончательно.

10

Запредельное выплюнуло нас туда, куда мы так слёзно просились — в квартиру Альбины. Просили — пожалуйста. Нате вам. Будто никуда и не улетали. Только голова болела так, будто мозг разбух раза в три и перестал помещаться в черепной коробке. Да ещё ступни ног горели от заноз и ссадин.

Ведьма, легко справившись с испорченным замком, двинула в душ, а я схватил со столика бутылку и высосал прямо из «горла» всё, что там ещё оставалось. Когда анжуйское расползлось по венам, заметно полегчало. Разминаясь, я выполнил несколько корявых гимнастических движений, подошёл к окну и раздвинул шторы. В комнату хлынул свет.

«Уже утро?» — изумился я и глянул на часы. Нет, не утро. Вечер. Семнадцать десять. Мы отсутствовали ровно семь минут. Я пересчитал часовые пояса, вышла какая-то ересь: тамошняя глубокая ночь никак не накладывалась на наш ранний вечер. Объяснить этот подвох я мог только тем, что лес, в котором мы только что куролесили, высажен не на нашем лоскуте Пределов. Только этим.

Меня это обстоятельство, признаться, не удивило: чего только на свете не бывает, бывает даже то, чего в принципе не может быть. Поражало другое. Оказывается, в границах других лоскутов тоже существуют фильмы Такеши Китано. Вот это вот действительно поражало. Впрочем, тут же подумал: «А чем же ещё скрепляться лоскутам в единое одеяло Пределов, как не такими вот талантливыми скрепками?». Подумал так и оставил парадоксы пространства-времени в покое.

— Ничего себе за хлебушком сходили, — входя в комнату, справедливо заметила Альбина. Её мокрые волосы торчали сосульками во все стороны и напоминали только что вылупившихся змеёнышей.

— Ты похожа на Горгону, переболевшую брюшным тифом, — сказал я, опустив взгляд к тёмному треугольнику внизу её живота.

— А ты — на придурка, — запахнув полы расписанного маками халата, огрызнулась она.

— Грубо.

— Смотри, какие нежности при нашей бедности! Переживёшь. Скажи лучше, зачем парней завалил?

— Я тебе уже всё сказал. Добавить мне к этому нечего.

— Зверь, — вновь обозначила она моё место в своей картине бытия. — Ох, какой же ты всё-таки зверь!

Меня взяло за живое, я решил объясниться.

— Отпустить их, значило бы поступить несправедливо по отношению к тем, кого они убили бы в будущем. Или ты думаешь, они остановились бы?