А потом я услышал сдавленный звук, очень похожий на всхлип, и ещё раз саданул по стальному полотну. Уже ногой. Но разревевшаяся Альбина не ответила. Впрочем, ей уже было не до меня: у неё осталось ровно пять минут, чтобы уничтожить компрометирующие фотоснимки.
Выруливая со двора на улицу, я позвонил вечной Альбининой сопернице — Ириде Немоляевой. Та оказалась дома и, взяв трубку, ответила елейным голоском:
— Аиньки?
— Добрый вечер, Иридочка Витальевна. Это Егор Тугарин вас беспокоит. Помните такого?
— А-а, Егорушка дорогой, сколько лет, сколько зим!
Я был старше её лет эдак на двести, а то и на все двести пятьдесят, поэтому меня, конечно, забавляло, когда она называла меня «Егорушкой», но вида никогда не подавал, всегда принимал условия игры.
— Не виделись мы, Иридочка Витальевна, две зимы и два лета, — прикинул я навскидку.
— Как время-то летит, — притворно вздохнула ведьма, и вслед за тем спросила: — Чему обязана?
— Вопрос у меня к вам на миллион. Или даже на два.
— Давай свой вопрос, Егорушка. Коль смогу, отвечу. Всенепременно. Ничего не утаю. Я же должница твоя вечная.
Что да, то да — должница.
Решила она в 1953 году на одной дамочке, от которой (вечная история) муж к полюбовнице сбежал, старый-престарый колдовской способ опробовать. Наказала принести небольшой лоскут от нестиранной мужниной рубахи, а когда та исполнила, пошла к сторожу церковному, дала ему красненькую на беленькую и велела привязать потную тряпицу к языку малого колокола, да так глубоко привязать, чтоб звонарь не приметил.
Сторож-пьяница в ту же ночь всё и учудил. А дальше как водится: только начинался звон-перезвон (не важно — заутренний или вечерний), неверного мужа тут же в корчи бросало. И так его несчастного выворачивало, что белый свет не мил становился. И полюбовница, разумеется, тоже. Какая там к бесу может быть полюбовница, когда о верёвке с мылом как о спасении мечтаешь. Через месяц мужик окончательно дошёл до точки. Хорошо, умные люди ко мне направили, не то могло бы на самом деле до греха дойти. А так — обошлось.
Принял я его дело к производству и раскрутил по полной программе: лоскут изъял, сторожу, чтоб впредь себя помнил, нюх начистил, а ведьме высшей категории Ириде Витальевне Немоляевой, незамужней и беспартийной, на вид поставил. Хотя мог бы, конечно, и молотобойцам сдать. Легко. Но не сдал. И правильно сделал. Теперь она по гроб жизни мне должна. И даже, пожалуй, в гробу останется. Если, конечно, какой-нибудь доброхот три гвоздя — в грудь, шею и лоб — ей на похоронах не вобьёт.
— А вопрос у меня такой, Иридочка Витальевна, — начал я пользоваться статусом кредитора. — Не слышали ли вы, чтобы кто-нибудь у нас в Городе Костлявую с помощью монет насылал?
— С помощью монет? — удивлённо переспросила ведма.
— Ага, с помощью монет. Есть у кого-нибудь из ваших такое обыкновение?
Какое-то время она честно пыталась вспомнить, но только нечего ей на ум не пришло, в чём она вскоре и призналась:
— Что-то не слышала я, Егорушка мой дорогой, про этакое непотребство.
— А в принципе возможно?
— Почему бы и нет.
«Действительно, почему бы и нет, — подумал я. — Было бы желание».
— Что-нибудь ещё? — услужливо поинтересовалась ведьма. Кажется, ей и вправду захотелось мне помочь. Или продемонстрировать свою осведомлённость.
Дабы не обижать её, я попросил:
— А не напомните, Иридочка Витальевна, в каких ритуалах монеты применяются.
— Монеты-то? Да в разных. Пятаки, к примеру, на глаза покойникам кладут. Знаешь, наверное?
— В курсе.
— Опять же денежку оставляют на том месте, куда хотят вернуться. Есть такой обычай. Тянет денежка хозяина назад. А если ту монету кто чужой подберёт, то…
— Знаю, — перебил я ведьму. — Горе-злосчастье на него перекинется.
— А что гадалки с выпрошенной монетки подноготную клиента считывают, тоже, наверное, знаешь?
— Да, Иридочка Витальевна, про это знаю.
— Ну что ещё? — Ведьма задумалась. Помолчав, сказала: — Неразменный Рубль, пожалуй, можно вспомнить. Только это всё же немного другое. Неразменный Рубль — сам себе ритуал.
— Это точно, — согласился я. — В руках не держал, но знаю, как разжиться. Если ничего не путаю, нужно в рождественскую ночь взять чёрную кошку и пойти на перекрёсток четырёх дорог, из которых одна ведёт на кладбище…
— Так-так, — подхватила ведьма. — В полночь на тот перекрёсток придёт чёрный покупатель и станет торговать чёрную кошку, а расплатится Неразменным Рублём.
— Надо как-нибудь попробовать, — сказал я, чтоб что-то сказать, и стал заканчивать бесполезный разговор: — Ну что ж, Иридочка Витальевна, спасибо вам. Извините, что побеспокоил.
Сконфуженная ведьма стала извиняться:
— Это ты прости меня, Егорушка мой милый, что толком помочь не могу.
Я её успокоил:
— Ничего страшного, Иридочка Витальевна. — И тут вспомнил про трофей, про Альбинино кольцо. — А можно ещё один вопросик?
— Ну, конечно же, Егорушка, дракончик мой славный.
— Тут мне от Альбины кольцо перепало. Такое, знаете, из червлёного золота с топазом. На топазе гравировка в виде двух прижатых друг к другу фиговин, похожих на клюшки для гольфа. Знакомо вам, Иридочка Витальевна, это кольцо?
— Да, Егорушка, известно мне это колечко, — после небольшой паузы сказала Ирида.
— А не подскажете, что да как?
Ведьма замялась, опасаясь сболтнуть лишнего.
— Скажи, Егорушка, а как оно к тебе попало? — вкрадчивым голосом спросила она после паузы. — Альбинка тебе его что — подарила, что ли?