Быть драконом - Страница 50

— Насчёт того, что ваши друзья мрут как мухи осенние, — жёстко пояснил я. Мне не понравилась его попытка прикинуться пыльным вещмешком.

Он смерил меня взглядом, после чего пожал плечами:

— Ничего я об этом не думаю. А чего тут, блин нафиг, думать? Мало, что ли, людей умирает вокруг? Нет, жаль, конечно, парней, друзья всё-таки, но, как говорится, все там будем. Раньше или позже. Хочется, конечно, позже, но, блин нафиг, разве это от нас зависит?

Ирония судьбы заключалась в том, что говорил он это за две минуты до собственной смерти.

Я об этом ещё не знал (Силы во мне такой не было, чтобы в будущее хотя бы на шажок заглянуть), но что-то такое предчувствовал. Вернее даже не предчувствовал (слово «предчувствовал» тут не подходит), а просто мне стало зябко и казалось, что кто-то за нами наблюдает через оптику снайперской винтовки. Я даже начал шарить взглядом по окнам коттеджа, не торчит ли ворошиловский стрелок за какой-нибудь из шторок?

Господин Нигматулин тем временем встал, пробормотал нечто невразумительное про волю Аллаха и стал всем своим озабоченным видом показывать, что разговор закончен. Ловить было нечего. Я попросил не провожать и потянулся на выход.

Уже взявшись за ручки калитки, обернулся и крикнул открывающему гараж вруну:

— А всё-таки вы кое-что спёрли из могилы, Эдуард Николаевич.

Он ощетинился, как разбуженный ёж, и, перейдя на «ты», спросил:

— Уверен?

— Уверен, — ответил я. — Позарились.

— Допустим. И что теперь? Заявишь?

— Никогда.

— А чего тогда хочешь?

— Правды. Только вижу, нет правды на земле.

— Выше с ней тоже, блин нафиг, проблемы.

— Это точно. Только знаете что, уважаемый Эдуард Николаевич.

— Что?

— Я за вашу жизнь теперь и двух копеек не дам.

Его аж всего передёрнуло от этих моих финальных слов. Видимо, я ткнул в больную точку. Сыпанул соль на рану. Задел, короче говоря, я его за живое.

Наслаждаться произведённым эффектом не стал. Не садист. Сказал и тут же вышел.

Крик раздался, за секунду до того, как я собрался завести движок.

Я не знаю, чего в этом душераздирающем вопле было больше — страха или удивления, но у меня по всему телу встали дыбом волосы. И это не фигура речи. Исключительно физиология.

Выхватывая на бегу пушку, я ворвался во двор и увидел то, что увидел: лежащего ничком на площадке возле гаража Нигматулина трепал огромных размеров волк.

Зверь на самом деле был крупный. В холке, пожалуй, выше откормленной кавказской овчарки. Грудь широкая. Лапы мощные. Клыки — штыри, которыми рельсу к шпалам приколачивают.

И такое вот чудище вцепилось мёртвой хваткой несчастному в горло. Выжить у того не было никаких шансов. И хотя он сжимал в руках невесть откуда взявшийся нож и даже пытался ткнуть волчаре лезвием в бок, но это больше походило на агонию. Собственно, это и была агония.

Я начал стрелять прямо от калитки. Точно видел, что три первые пули вошли зверю в бок. Но отреагировал он только на четвёртую. На ту, что попала ему в голову.

Нет, он не повалился набок. Не взвыл от боли. Ничего такого. Он просто прекратил рвать горло жертвы (там голова уже практически отделилась от тела) и с холодным недоумением глянул на меня. Потом принял в грудь пятую пулю, увернулся, ловко отскочив в сторону, от шестой и седьмой, а когда я полез за новой обоймой, сам перешёл в наступление.

Он не бежал. Приближался шагом. Замер метрах в трёх и, зловеще виляя хвостом, медленно и плавно наклонил голову влево, а затем — со столь же изуверской пластичностью — вправо. Казалось, он хотел повнимательней рассмотреть своими горящими глазами, что это за чудило такой шмаляеет в него всякой ерундой. А когда рассмотрел, стал поджимать задние лапы, готовясь к прыжку. Всё это он делал безмолвно — ни рыка, ни лязга зубов, ни утробного рычания. Жутковатое зрелище.

«Попадись ты мне в Ночь Полёта, разорвал бы я тебя, зверь, как бобик грушу для клизмы», — подумал я, не отводя глаз от его жёлтых глаз.

К той секунде уже понял, что пули мне не помогут. Что здесь они не катят. Пусть серебряные они, пусть заговорённые — но не катят. Нужно было пробовать что-то другое.

И я попробовал.

Отшвырнув в клумбу безотказный, но в данной ситуации бесполезный кольт, провернул медное кольцо на левом безымянном, после чего, наложив друг на друга ладони с растопыренными пальцами, сотворил Решётку Зигмунда.

Зверь пробил это магическое препятствие сходу. Легко пробил. С такой лёгкостью ребёнок пробивает каблучком корку льда на луже после первого ночного заморозка. Тем не менее, когда волк пролетел сквозь дыру, я, провернув кольцо теперь уже на правом безымянном, поднял от земли до неба точно такую же решётку.

На этот раз сработало.

Волк на излёте движения ткнулся в препятствие перемазанной в крови мордой и рухнул наземь.

— Схлопотал! — обрадовано воскликнул я и показал ему средний палец.

А волк ничего — вскочил, тряхнул головой, как боксёр после нокаута, отошёл чуть назад и повторил прыжок.

Я не стал горячиться. Дождался мгновения, когда он разорвёт грудью сияющие прутья, и только тогда, что есть сил сжимая в ладони заколку для галстука, на одном дыхании проорал:

Моя мысль иного толка
Остановит злыдня-волка.
Клин кругом, куда не кинь.
Заклинаю зверя: сгинь!

Его морда была от меня уже на расстоянии вытянутой руки, когда, разорвав ткань Пределов, посреди двора возник круговорот Волчьей Ямы.

Зависший в воздухе зверь сопротивлялся яростно, он, пытаясь вырваться, изо всех своих недюжинных сил перебирал лапами, но с затягивающей бездной ему было не совладать.