Небезосновательно, надо сказать, заволноваться.
— Место действия значения не имеет, — очищая перо от бумажной пульпы, сказал я. — Где бы мы с вами сейчас не сидели, рукоятка граблей, на которые вы вновь наступили, неумолимо пролетит по заданной траектории.
Ащеулов удивлённо вскинул брови.
— Что, и тут буянить надумали?
— А чего тут думать, — усмехнулся я и, пробив ручкой его ладонь насквозь, пригвоздил её к пыльной столешнице.
Дальнейшее заняло доли секунды.
Ащеулов заорал так, как орёт моя соседка тётя Зоя по кличке Контра, когда застревает в лифте, — с надрывом. Чтобы болезный не мучился, я провёл общую анестезию: дотянулся через стол кулаком до его подбородка. Юрист дёрнул головой, обмяк и сел куда-то мимо стула. Куда именно, я рассматривать не стал, мне уже было не до него: стянув с безымянного пальца кольцо Альбины, я сказал волшебное слово «Тонушо» и сунул разбуженный артефакт в рот.
Был я.
И нет меня.
Павел, ошалевший от такого резкого поворота событий, заметался.
— Что за хрень! — не мог он поверить своим глазам.
Отскочив в сторону, я прижался к стене и выудил из кармана кастет. Затем сделал шаг вперёд и приложился со всей пролетарской ненавистью бандюге по печени. А когда он начал оседать, встретил его лицо коленом. Всё. Алез капут. Экспроприировать экспроприированное он мне не мешал. Не мог. И лицо прибежавшего на крики бойца я разбивал уже рукояткой собственной «пушки».
То ли удар был таким мощным, то ли парень не ожидал такого коварства от пустоты, но охнул и сразу повалился на спину. Я, используя его живот как подкидной мостик, вырвался в коридор и врезал второму бойцу между ног. Хорошо так врезал. Пыром. Боец ойкнул и сложился. Наслаждаться его корчами я не стал, побежал на выход. А там уже нарисовался один из парней, оставленных для прикрытия. Парень оказался толковым, сразу начал палить. Сообразив, что уже перестал быть невидимкой, я отскочил в сторону, и пули-дуры пролетели мимо.
Ответил я, почти не целясь. Засадил ему не то в бок, не то в бедро. Парень взвыл, прижался к стене, пытался устоять на ногах, но потом, оставляя на панели кровавый след, сполз на пол. Меня это не смутило. Всё было справедливо. Дуэль она и есть дуэль: готов убить, будь готов умереть.
На выходе я нос к носу столкнулся с последним бойцом и, не найдя ничего лучшего, ударил его головой в грудь. Просто как Зидан какой-то. Мужик опрокинулся и напрочь забыл, как люди дышат.
Бежал я к воротам, не чуя под собой ног. Когда одолел сто метров из двухсот, способные держать оружие в руках погнались за мной на авто.
Услышав звук дизельного двигателя, я обозвал себя болваном за то, что пожалел серебра и не прострелил колёса. Пришлось набавить ходу. Чуть лёгкие не разорвались.
Спасло меня только то, что они ехали по дороге, а я нёсся джейраном напрямки. Поэтому и успел я к воротам раньше преследователей. На пять секунд, но раньше. И мне этих пяти секунд вполне хватило. Отработал на автомате: сунулся в салон, отпихнул Леру, раскрыл бардачок, нашарил гранату, подпустил врага поближе, метнул снаряд под колёса и снял заклятие.
Как говорится, кто к нам с чем придёт, того мы тем и отфигачим.
После взрыва «лэндкрузёр», этот чёрный мордатый зверь, взметнулся на задние лапы и, простояв несколько мгновений в таком нелепом положении, завалился набок.
— Что это было, шеф? — спросила Лера, когда мы вырулили с грунтовки на трассу и вклинились в поток.
Я, переведя дух и сбавив скорость, предложил спасённой самой ответить на этот вопрос:
— А ты как думаешь?
Она потёрлась щекой о моё плечо и произнесла очень короткое, но ёмкое слово. Одно. И дальше всю дорогу молчала.
Слово, которое обронила Лера, было для меня новым, поэтому я постарался его запомнить. Не потому что понравилось, а потому что так надо. Мы, драконы, всё время вслушиваемся в речь людей и, услышав что-нибудь новое, сразу берём на вооружение. Не тупо попугайничаем. Нет. Осмысленно. Ведь для того чтобы выжить, нам нужно непрерывно приспосабливаться. Мир меняется, и мы должны. Иначе — вилы. Замешкался на секунду, уже обнаружил себя, а обнаруживший себя дракон — не жилец. Труп. Набитое трухой чучело в доме Охотника. Не даром пятое правило дракона гласит: «Меняйся, меняйся и ещё раз меняйся». Вот и меняемся. Не забывая при этом, конечно, исполнять завет Высшего Неизвестного: «Изменяйся вместе с миром, но никогда не изменяй себе».
Никогда не изменять себе — это для дракона святое.
Необходимость заставляет дракона рядиться в разные одежды и объясняться на разных языках, но она не может отменить драконьей сути. Никогда не примет дракон того, что отвратно его душе. К примеру, того, что помогать другим — тратить время впустую, что падающего нужно подтолкнуть, что счастье — это два бигмага по цене одного, что после нас хоть потоп, что мир — бардак, а бабы — не те, за кого себя выдают. Нет, никогда и ни при каких обстоятельствах дракон этого и подобного не примет. Иначе, какой он, к чёрту, дракон?
Я довёз Леру до самого дома. Не поленился, вылез из машины и (обжёгшийся на молоке, дует на воду) довёл за ручку прямо до дверей квартиры. А как по-другому? Драконы всегда в ответе за тех, кого приручили. И вообще мы парни хоть куда.
Пока она ковырялась с замком, я её инструктировал:
— На улицу не соваться, к двери не подходить, в окно не выглядывать.
— Даже если пообещают горошка? — нашла она в себе силы для шутки.
— Даже.
— И надолго вы меня, шеф, в башню заточаете?