— Вряд ли. Это маг сделал.
Сказано было с убеждённостью, которая ни могла меня не заинтересовать.
— Почему ты так решил? — спросил я.
— В лавку приедем, сам увидишь, — ответил Михей.
Тут он был прав, любое разбирательство нужно начинать с осмотра места преступления. И чем раньше к нему приступить, тем лучше, ибо работа по горячим следам зачастую приносит неплохие плоды. Вот почему я быстро сунул кольт в кобуру (сыщик без «машинки» всё равно что кот с презервативом) и потянул незадачливого ростовщика на выход.
Лабаз Михея Процентщика со времён первых кооперативов занимает цокольный этаж (а проще говоря — подвал) солидного дома дореволюционной постройки, что стоит на углу Российской и Марата. Дом нежилой, на первом этаже магазины, на втором и третьем — конторы-офисы. Вход в лавку вырублен с торца и оборудован вполне современными механическими жалюзи.
— Видишь? — сказал Михей, когда мы выбрались из машин. — Всё чин-чинарём, всё как у людей.
Потом ещё и постучал ногой по стальной кольчуге, показывая насколько прочна.
— Лавку сам открывал с утра? — уточнил я.
— Сам, — ответил Михей.
— И жалюзи…
— Были опущены.
— Ещё вход есть?
— Нет, этот единственный.
— А окна?
— Нет тут никаких окон. Глухой подвал.
— А вечером лавку кто запирал — ты или продавец?
— Естественно, я. Всегда последним ухожу и сам всё запираю.
Михей щёлкнул пультом, жалюзи радостно заскрипели и пошли собираться в кучу.
Когда ростовщик сунул ключ в замок двери, я спросил:
— Сигнализация есть?
— Имеется. Утром с пульта снял.
— Неужели выведена на пульт вневедомственной охраны? — подивился я.
— Нет, — ответил Михей и не без гордости пояснил: — Мы тут в складчину своих гавриков держим.
«На всём экономит, — подумал я. — Если человек жаден, то он жаден во всём. За рубль белку в лесу насмерть загоняет, за кроуль — сам удавится».
— А свою защиту накладываешь? — спросил я для порядка, уже догадываясь, каким будет ответ.
И угадал.
— Нет, — ответил Михей и даже не смутился.
Слов не было, оставалось только головой покачать: оказывается, даже для личной безопасности Процентщику Силы жалко.
«Это уже шиза какая-то, — мысленно поставил я ему диагноз. — Тут хороший доктор нужен. Лучше — профессор. А ещё лучше — академик Академии медицинский наук».
В лавке пахло по-особенному, именно так пахнет сгустившееся время — сандалом, пылью и прелой стружкой. Михей повёл меня через зал прямо в кабинет, но я задержался у стенда с банковскими кредитными билетами. Сразу (наверное, потому что желтоватая) кинулась в глаза «сотка» 1989 года с Екатериной Второй в овале. Улыбка императрицы и самодержицы всероссийской ничем не уступала улыбке Джоконды. Была такой же милой и загадочной. Я засмотрелся.
— Ты идёшь? — поторопил меня Михей и, не дожидаясь ответа, вышел из зала через служебную дверь.
— Иду-иду, — крикнул я и, неловко развернувшись, задел локтём стоящую на постаменте огромную китайскую вазу.
Ваза, в росписи которой присутствовала пара священных драконов, покачнулась и стала падать. Я едва-едва успел принять её горло на подъём ноги.
Бережно водрузив фарфоровую реликвию на место, с облегчением подумал: «Пронесло. И Михей бы не простил, и сам себя три года ел бы страшным поедом».
И то.
Быть может, именно эту самую вазу преподнёс Конфуций архивариусу Лао-цзы при личной встрече. Говорят, была такая встреча. А ещё говорят, что перед тем, как попрощаться, Конфуций сказал: «Птицы летают, рыбы плавают, животные бегают. Бегущее животное можно заманить в западню, плавающее — в сеть, а летящее — настигнуть стрелой. Но как быть с драконом?» По легенде Лао-цзы ответил таким образом, что Конфуций долго не мог придти в себя и потом ещё два года шептал по ночам на ухо наложнице: «Я видел Лао-цзы, я видел дракона».
Когда я вошёл в логово отчаянного скупердяя, мне было сразу указано на метровый мраморный пьедестал, имитирующий формой дорическую колонну. На нём всеми цветами радуги сверкал хрустальный колпак с набалдашником.
— Тут, что ли, чаша стояла? — спросил я, подошёл и приподнял прозрачную крышку.
— Да, там, — подтвердил ростовщик и тяжело вздохнул. — Стояла. Теперь не стоит
— А чего, раз так дорога, сейф для неё не завёл?
— Не видел смысла.
— А теперь видишь?
— И теперь не вижу. Тут маг поработал, а маг и из сейфа бы…
Я его перебил:
— Да с чего ты взял, что это дело рук мага?
— Разве это не очевидно? — удивился моей бестолковости Михей. — Сам посуди: жалюзи не тронуты, все замки и двери в порядке, в полу, потолке, стенах пробоин нет, а чаша пропала. Кто мог так всё аккуратно провернуть? Только маг.
Я оглядел кабинет. Он был не таким уж и маленьким (квадратов, наверное, двадцать полезной площади в нём имелось, а то и больше), но казался очень тесным. А всё из-за многочисленных стеллажей и шкафов, полки которых заполнял всяческий магический хлам. Чего там только не было: выводок божков-бродяг из нефрита, фарфоровые фигурки крокоттов, левкрокоттов и прочих мантихор, эмали с рельефными изображениями различных гадов, кубки, клинки, фрагменты рыцарских доспехов и манускрипты разных времён и народов. А помимо того: веера, опахала, алхимические приборы, чьи-то сердца в банках с формалином, глаза в спирту и засушенные лапы птиц. А ещё: затёртые тысячами прикосновений чётки, пентакли, талисманы, подвески, бусы, кольца, серьги и браслеты в ларцах, шкатулках и россыпью. И ещё: рога и копыта, мумии змей, чучела летучих мышей, лакированные хвосты ящериц и ожерелья из волчьих (и не только) клыков. И прочее, прочее, прочее.