Быть драконом - Страница 81

— Зачем в булочной паспорт? — с недоумением покосился я на него.

— А затем, — ответил он, — что у нас там то вихрь антитеррора, то перехват какой-нибудь. А проверка регистрации так та вообще перманентна.

— Переезжай, брат, из Москвы в Россию, чтобы не париться, — предложил я не без иронии и сразу же об этом пожалел.

— Каждому своё небо, — невесело заметил Тнельх и, отвернувшись к окну, замолчал. Видимо, что-то такое вспомнил грустное. И я даже догадывался, что именно. Тут и дурак бы догадался.

Тем временем мы уже въехали на набережную Реки, о чём, желая отвлечь гостя от неприятных мыслей, я и сообщил бодрым тоном заправского экскурсовода:

— Проезжаем набережную имени первого космонавта Земли Юрия Гагарина. Набережная является предметом особой гордости горожан. Её название — уникальный пример сочетания водной и космической стихий в городе, не имеющем абсолютно никакого отношения ни к морской, ни к космической славе державы. До революции, между прочим, называлась Александровским садом.

— В Москве тоже есть Александровский сад, — вставил Тнельх.

— В курсе, — сказал я и фальшиво напел: — В Александровском саду ветер клейкими листами и далёкими гудками шепчет нам, что на роду. — Затем показал рукой на Белый дом. — Вот там вон, впереди и слева, бывшая резиденции губернатора. Теперь там университетская библиотека. Напротив, — я махнул рукой вправо, — памятник императору Александру Третьему, в народе — «Никита Михалков» или «Саша Лобастый».

— Удивительно, что сохранился, — подивился Тнельх.

Я перестроился в левый рад и, повернув в переулок Ярослава Гашека, возразил:

— Не-а, не сохранился. Недавно восстановили. А после революции, как и положено — снесли к чёртовой матери, один постамент оставили. На нём потом шпиль здоровенный водрузили. Представляешь, вместо царя — палку каменную. Народ называл «мечтой импотента», университетская публика — «концом немецкой классической философии».

— Почему так?

— Честно говоря, уже не помню. Возможно, из-за того, что под шпилем шла бойкая торговля книгами. Самиздатом, тамиздатом, промежиздатом. Сейчас — нет, сейчас там продают воздушные шары и пиво. И это правильно.

Мы уже подъезжали к цели нашей поездки — пересечению переулка Гашека с улицей Марата. Остановив машину за полусотню метров до перекрёстка, я объявил:

— Приехали, брат.

— Как? — не поверил Тнельх. — То Самое Место находится в центре города?

Я кивнул — так и есть, а на словах добавил:

— Не я выбирал. Впрочем, места лучше не найти. Выйди, брат, и убедись — настоящий «глаз дракона».

Место действительно примечательное, редкое по своей лютости — два противоположно направленных потока Силы рвали здесь Пределы в лоскуты. Обычному человеку бежать хочется от этого проклятого места, и бежать без оглядки. Только очень крепкий человек может, найдись такой упрямец, простоять на этом перекрёстке минуту-другую. И тот бы потом упадёт с надорванным сердцем.

Выбравшись из драндулета, я первым делом выудил из багажника несколько брезентовых спецовок. Отобрал под гренадёрский рост Тнельха одну не слишком выгоревшую, выдал. И про себя не забыл, натянул родную — с надписью «СМУ-17».

Когда приоделись, я всучил Инспектору фонарь и каску, сам же, прихватив два раздвижных забора, а также монтировку пошёл к тому месту на перекрёстке, где был устроен водослив. Выставил на положенное расстояние заборы, после чего занялся чугунной решёткой. Отработанным движением поддел её монтировкой, сдвинул в сторону и объявил Тнельху:

— Добро пожаловать, брат. Путь к Тайнику свободен.

Пригласил и полез в дыру первым.

Озадаченный Тнельх несколько раз чертыхнулся, натянул на голову каску и последовал за мной. А куда ему было деваться? Добровольно возложил на себя такой долг — таскаться с проверками по драконьим нычкам. Никто не принуждал.

Пока он кряхтел и сетовал на свою неуклюжесть, я, упираясь ногами в края сливного жёлоба, открывал крышку люка, вырубленного в бетонной стене.

— Тут спортсменом нужно быть, — произнёс Тхельм, когда смог наконец встать рядом.

— Спортсменом не спортсменом, но зарядка, брат, по утрам не помешает, — заметил я. После чего схватился за вбитую на уровне головы скобу, лихо подтянулся и сунул ноги в люк. Нащупав ступень металлической лестницы, ловко развернулся и, уже имея опору под ногами, принял у качающего от удивлении головой Тнельха фонарь. После чего спросил не без подначки:

— Ну что, брат, сумеешь трюк повторить?

— Попробую, — вздохнув и выдохнув, ответил Инспектор.

У него получилось.

Коряво, но получилось.

Дальше наш путь лежал по узкому технологическому лазу, к стенам которого крепились мощные телекоммуникационные и силовые кабели.

— Не Версаль, — оценил Тхельм увиденное.

— Радуйся, брат, что не через канализацию идём, — заметил я.

Через тридцать три шага луч фонаря нашёл ориентир — муфту на коаксиальном кабеле связи в оплётке оранжевого цвета. Я посветил под ноги. Квадратная крышка лаза, ведущего в подземелье Тайника, лежала на месте. Передав фонарь Тнельху, я нащупал кольцо, ухватился двумя руками и со всей силы дёрнул. Петли неохотно скрипнули, массивная плита поддалась, пошла, пошла-пошла-пошла и с грохотом опрокинулась на бетон.

Двадцать восемь скоб-ступеней вниз, и мы с Тнельхом очутились в небольшом зале с арочным сводом.

— И куда теперь, брат? — спросил Инспектор, обнаружив в кладке противоположный стены аж целых три проёма.