Инспектор медлил.
— Ты что, брат, в первый раз с инспекцией? — спросил я.
— Во второй, — сознался он и, припоминая свою прошлую командировку, забормотал: — Тогда как-то всё проще было. Вышли на окраину Эдо, миновали мост Сорока Семи Воинов и поднялись к башне Котсуке-но-Скуе, а там колодец и…
Тут он осёкся, сообразив, что я всё слышу.
— Я ничего не слышал, брат, — быстро сказал я, закрыв уши ладонями, и направился к пылающей стене. — Иди за мной, и ничего не бойся — этот огонь дракону, что птице — ветер.
— Но я же… — неуверенно начал Тнельх.
Я хлопнул себя по лбу:
— Ах, да!
Подошёл к озадаченному онгхтону и, схватив сначала за руку, потом за ногу, рывком закинул его на плечи. По-молодецки ухнул и сказал:
— Это хорошо, брат, что ты такой худой. — И два раза подпрыгнув, добавил: — Закрой, брат, глаза, не рыпайся и думай о хорошем.
Он заволновался пуще прежнего:
— Ты уверен, что обойдётся?
— Как говорил Калашников, который купец, а не папа автомата: чему быть суждено, то и сбудется.
Ответил я так фаталистически, а уже в следующий миг нырнул в полымя.
Как обычно при прохождении Огненной Стены, власть над моим сознанием захватили пёстрые картины из прошлого, и поплыли перед внутреннем взором: шафранные круги уличного фонаря сквозь вуаль первого снега; бордовый закат в сползающей по стеклу капле дождя; сиреневые тучи над желтком сентябрьской луны; похожие на светляков огни ночного города; пивные подтёки на дешёвом пластике перекошенного стола; перламутр мокрых яблок, подобранных после грозы; сверкающие шарики на фольге «секрета» в ямке под цветной стекляшкой; радужные разводы придорожной лужи; лунная дорожка, зовущая в камыши того берега; блеск горлышка разбитой бутылки, ну и, конечно, — как без неё? — чёрная тень от мельничного колеса.
Через пять шагов и один полушаг огонь — такой страшный на вид, и нежный, словно бархат, на ощупь — остался позади. Я скинул Инспектора с плеч и, заботливо оправив его спецовку, спросил:
— Жив-здоров?
— Вроде бы, — кивнул он, всё ещё с опаской глядя на огонь.
Впрочем, огонь быстро начал угасать, и через несколько секунд стена вновь стала неинтересно-каменной.
— Вуанг! — крикнул я в темноту.
Глухое эхо была мне ответом.
— Может, спит? — спросил Тнельх.
— Нет, это не про него, — заверил я и врубил фонарь.
В ту же секунду мелькнула тень и воин, не произнеся не звука, схватил железной хваткой Инспектора за горло.
Лицо Тнельха превратилось в маску, бедняга слова не мог сказать, только хрипел.
— Вуанг, отпусти его, — приказал я.
Воин меня услышал, но не послушал. Работал чётко по инструкции: человек не должен подходить к Тайнику, всякая попытка проникновения должна быть немедленно пресечена, точка.
Понимая, что через две-три секунды мы будем иметь труп и бледный вид, я поспешил объяснить:
— Вуанг, это Инспектор. Он онгхтон.
Воин хватку не ослабил, но задумался.
Я воспользовался его замешательством для того, чтобы нащупать на груди Тнельха медальона, вытянуть и предъявить.
— Видишь — Допуск. Отпусти брата.
Вот это вот помогло.
— Ну и работка у тебя, Вуанг-Ашгарр-Хонгль, — произнёс Инспектор, когда откашлялся и смог дышать. — Сам себе не веришь.
— По-другому нельзя мне, — с притворным сожалением сказал я. — Себе начнёшь верить, другим поверить захочется. Какой Страж из того, кто всем верит? Никакой. Верящий всем подряд Страж — не Страж, а облако в штанах.
— Крепкий чёртяка, — кивнул Тнельх в сторону Вуанга, который, не чувствуя за собой никакой вины, уже зажигал один за другим настенные факелы. — Так придавил, что все заклятия-проклятия из головы напрочь вылетели.
— Что умеем, то умеем, — без лишней скромности сказал я, с любовью разглядывая тренированное тело Вуанга.
На воине были лишь чёрные хлопчатобумажные штаны свободного фасона и больше ничего: голый торс, босые ноги, и блики огня на бритой башке. И дело не в том, что мы застали его врасплох, он всегда под землёй ходит в таком виде. Таков уж стиль — минимум тряпок, максимум мускулов. Всё, как и обещано в песне: стальные нервы, стальная плоть, стальная хватка когтей.
Когда Вуанг зажёг последний факел, я торжественно объявил:
— Вот он, наш бункер.
И жестом пригласил гостя оценить незатейливое убранство помещения, в котором находится Тайник.
То, что я называю бункером, Ашгарр — бомжатником, а Вуанг никак не называет, представляет собой круглый зал с куполообразным сводом. Сам зал пуст как выеденное яйцо (если, конечно, не брать в расчёт трофейное оружие на стенах), но имеет ходы в пять келий. В одной из них находится Тайник с фрагментом Вещи Без Названия, три предназначены для Хранителей, ещё одна — кухня с очагом. Что находится в последней, в пятой, никто не знает. Заходить туда запрещено.
В келье, предназначенной для меня, я соорудил химическую лабораторию. Размерами она невелика, но в ней есть всё, что нужно для спагирических операций, родственных алхимическим, но производимых не над минералами, а над растениями и растительными экстрактами. Есть там и классический атанор — печь с мехами и ретортой, и колбы разных форм, и змеевики разных калибров, и в неограниченном количестве препараты-химикаты всякие, и ингредиенты-компоненты — какие только душа ни пожелает.
Когда приходит мой черёд сменить Вуанга, я коротаю время, пронося дары Флоры через двенадцать врат, ведущих к открытию эликсира жизни. Врата эти: разделение, размягчение, расщепление, растворение, разложение, соединение, перегонка, возгонка, брожение, усиление, разбавление и волнение. Эликсир пока не получил (да он мне и без надобности), но в качестве того, что называется «побочным эффектом», создал немало полезного. В том числе Зёрна Света и Бальзам Золотого Дракона.