Дверь оказалась незапертой, однако я не стал торопить события, вежливо постучал.
Никто не ответил.
Я ещё раз постучал.
Вновь никто ответил.
Прежде чем войти без спросу, я попробовал повторить заготовленную по дороге фразу. Оказалось, что от волнения забыл её. Помнил только конец, там было что-то насчёт того, что свободный человек, каковым я, дескать, являюсь, «выше всех этих глупых условностей». Враньё. Напыщенное враньё. И насчёт «человека» враньё. И насчёт того, что выше условностей. И вообще — всё враньё.
Решил, глупостей не говорить, только поздороваться. А дальше — как пойдёт.
Досчитав до трёх, ввалился и открыл рот, чтобы сказать «добрый вечер». Да так и застыл на пороге с открытым ртом.
Она спала.
Как читала, лёжа на диване, так и уснула. Только от холода подтянула ноги к животу и свернулась калачиком.
Подкравшись на цыпочках, я накинул на неё край покрывала, потом нашёл пульт и вырубил кондиционер. Сел в кресло, замер. Смотрел на неё и не мог наглядеться. Венера Милосская. Ей-ей, Венера. Только не обнажённая, а в голубых джинсах и мужской рубахе в клетку.
Женщина в мужской рубахе — это всегда трогательно.
Меня тронуло.
Сидел и умилялся весь такой тронутый.
Сидел-сидел, а потом зачем-то решил поднять лежащую на ковре книжку. Поднять-то поднял, да тут же выронил.
Бах!
Незнакомка вздрогнула и открыла глаза.
Она не испугалась, она удивилась.
— Кто вы?
Я показал ключ.
— Вот принёс. Вы потеряли. Там, на улице.
И положил на столик.
А рядом — букет.
Он очень по-детски потёрла кулачком глаза и кивнула:
— Спасибо. А то ресепшн… Спасибо большое. Как вас зовут?
— Егор, конечно.
— Егор, Егор, — попробовала она имя на вкус. — Хорошее имя.
— Мне тоже нравится.
— А меня зовут Ольгой.
— Очень приятно, Оля.
— Кажется, я вас где-то видела.
— На улице.
— Нет-нет, не на улице, — замотала она головой. Выдержала паузу и улыбнулась. — Наверное, во сне.
— Во сне?
— Ну да, во сне.
А потом какое-то время мы молчали.
В комнате царил полумрак, за шторой окна подрагивала неоновый свет рекламы, из соседнего номера доносилась мелодия венского вальса. Атмосфера располагала к…
Не знаю, к чему.
К чему-то хорошему.
— Егор, вам часто снятся сны? — вдруг спросила Оля.
— Случается.
— А у вас так бывает: просыпаешься, и кажется, что на самом деле уснул и всё вокруг — сон. А реальность была там, во сне. Бывает?
— Нет, — честно сказал я и в следующий миг проклял глупую свою честность.
Ольга мигом потеряла к нашему разговору всякий интерес, зажгла светильник и, скользнув по мне равнодушным взглядом, сказала:
— Спасибо вам, Егор, за ключ. И всего доброго.
Я шёл к двери и ругал себя последними словами. Был бы в Силе, точно бы превратился в ишака вислоухого или козла безрогого. А так обошлось.
Уже взявшись за дверную ручку, подумал: «Что я делаю? Зачем ухожу? Или я не кузнец своего счастья? К чёрту! Надо всё переиграть»
И переиграл.
Освобождая Силу браслета, произнёс:
Раз, два, три, четыре, пять
Время, стоп.
Время, вспять.
Пять, четыре, три, два, раз.
Возник вопрос
И свет погас.
Сдвиг Пределов во времени — дело затратное. Силы браслета хватило, чтобы сдвинуть крошечный лоскут лишь на два десятка секунд назад. Но мне глубже и не требовалось.
Свет погас, я вновь оказался в кресле, Ольга спросила:
— Егор, вам часто снятся сны?
— Часто, — ответил я.
— А с вами случается такое: просыпаетесь, и кажется, всё вокруг — сон. А тот сон, который вам только что снился, — то была реальность. Бывает?
Я, наученный горьким опытом, на голубом глазу соврал:
— Чуть ли ни ежедневно.
— Правда?
— Правда.
Тест был успешно пройден, Оля улыбнулась и, глядя куда-то мимо меня, стала рассказывать:
— Однажды — было мне тогда лет семь, наверное, — я проснулась с ощущением, что жизнь — это некая волшебная мистерия, в которой мне отведена своя, особая роль. Потрясенная, я кинулась в мамину спальню: «Мамочка, мамочка, тебе не кажется, что мир вокруг не такой, каким мы его видим?» Мама потрогала мой лоб, заглянула в глаза и с тревогой сказала: «Не думай об этом девочка, береги себя». Отправила меня умываться, а сама ушла на кухню варить кашу. В то утро я решила, что постараюсь не становиться взрослой до тех пор, пока не пойму, какую роль мне суждено сыграть.
— И как, поняла? — спросил я.
— Долго, очень долго, не понимала. Но год… да, год назад, случилось.
— И что же за роль вам выпала?
Она погрозила мне пальцем.
— А это, Егор, тайна.
«Какая загадочная и удивительная женщина, — подумал я. — Она должна стать ведьмой».
Подумал так и пересел на диван. Она поняла всё неправильно и, отстраняясь, попросила:
— Не надо, Егор.
Я не послушался, потянулся с поцелуем и в тот же миг слетел на ковер.
Что удивительно — Ольга меня даже пальцем не коснулась. Силой шваркнула. Самой настоящей Силой — самородной и необузданной.
Я поначалу даже и не понял ничего, до того обалдел от такого яростного отпора.
И наличием Силы она меня ошеломила, и тем, что ударила, можно сказать, ни за что. Только поцеловать же хотел, и мысли не было вот так вот сразу вести её по адовым кругам инициации.
Только поцеловать.
А она.
— Ты что — колдунья? — спросил я, поднимая кресло, которое зацепил при падении.